«При чтении ваших книг, – пишет читатель, – возникают недоумения. Особенно смущает идея о том, что молитва может идти без слов... Просим ваших разъяснений... "Вкладывай ум в слова молитвы", – читаем у святых отцов. Но если молитва (имею в виду умную молитву) не произносится в уме словами, как у вас написано, то во что же вкладывать ум?..
Человек = словек (см.: Ирзабеков В. Тайна русского слова). Человека отличает от остальных творений именно слово, logos – как высшая форма мышления... Человек бессловесный – это уже животное бессловесное... Какая же молитва без слов?.. Если Иисусова молитва оказывается без слов, то все содержание духовной жизни превращается в однообразие (я имею в виду умный уровень, описанный вами, как я понял). Ведь именно слова Иисусовой молитвы делают мысль о Боге, о духовном – молитвой. Неясен отход от слов Иисусовой молитвы. И потом, это отход – куда?.. Что может быть выше Слова?..
А мысль сапожника "Все спасутся, один я погибну", произнесенная на "умном уровне без слов", чем будет отличаться от молитвы Иисусовой бессловесной формы, мыслимой умом, находящемся в сердце?..
Молитва преуспевших – есть одно слово Иисусе, – читаем у святых отцов (см.: Каллист и Игнатий Ксанфопулы. О безмолвии и молитве. Гл. 50). Именно слово, – а не помысел, не умный прилог, содержащий в себе якобы всю молитву...
Умная молитва не отвлекает от слов богослужения и углубляет понимание их. Допустим, это так. Но при этом она же может мыслиться и словами...
Где-то читал, что у святителя Игнатия уходило определенное время на творение одной Иисусовой молитвы. У греческих монахов – меньше. Но, значит, они именно слова умом произносят, раз это занимает время...»
* * *
Попробуем разобраться в этих недоумениях, пройдем по порядку по каждому из шести вопросов.
1. «Вкладывать ум в слова» – это метод освоения молитвы словесного уровня. Заметим, что отнюдь не всякий, кто впервые взял в руки молитвослов, уже молится молитвой словесной. Человек, начинающий молитвенную жизнь, вначале занят всего лишь молитвословием, молитвочтением. Он произносит молитвенные слова с известной долей внимания, с душевным чувством, может с выражением их читать, но это пока еще только чтение молитв. Он еще читатель молитв, но не молитвенник. Молитву же начального уровня, ту, что в аскетике принято называть словесной, – ее еще нужно суметь стяжать. И надо отметить, не всем и не всегда удается этого вполне достичь. Человек может так навсегда и остаться только читателем молитв, может быть даже профессиональным чтецом. А молиться молитвой – этому нужно учиться.
Признаком того, что словесный уровень молитвы уже освоен, что мы уже имеем молитву словесную, как раз и будет то, что ум сам собой будет укладываться в слова. Тогда читаемая по книге молитва начинает естественным образом осознаваться и исходить от души, как своя собственная. Только после того, как ум наш бывает уже постоянно вложенным в слова молитвы, возможным становится дальнейший духовный рост – переход от словесной молитвы к умной.
Вообще, надо сказать, что даже самая простая молитва словесная – это действо, которое с трудом поддается рациональному анализу. Что касается молитвы умной и сердечной, то – тем более. Объяснить эти таинственные процессы возможно только отчасти и с изрядной долей условности. Потому обычно об этом подробно не пишут. Это то, что постигается через опыт. Но в общих чертах иметь представление о духовном пути нужно, поэтому кое-что и пишется, и говорится. Однако, пока не переживем описанное на практике, оно вполне понятным не станет. Невозможно постичь с чужих слов характер различных состояний сознания. А вот для тех, кто их опытно пережил, они становятся узнаваемыми и различимыми.
2. Мыслим мы на самом деле не столько словами, сколько понятиями. Это и будет более точное значение того, что разумеется под logos. Словами же, как таковыми, мы только выражаем мыслимые нами понятия, мы оформляем их в слова. При этом одно и то же понятие можно выразить по-разному: озвученным словом, графически – буквами, иероглифом, пиктограммой – или через художественный образ. Так что основа – мыслимое понятие, а выражение его в слове вторично.
Если иметь в виду значение понятия logos, то оно довольно широко и прежде всего подразумевает как раз не слово вербализированное, воплощенное в звуках или знаках. Под логосом в основном подразумевается сущностное понятие о вещи, здесь преобладают такие значения, как: смысл, понятие, суждение, основание, и только потом уже – слово. Это утверждает нас в ранее сказанном: мыслимое понятие первично, слово, его выражающее, вторично. А значит, последнее не необходимо. Но все это не столь уж важно, поскольку интересует нас не философия и даже не богословие, тем более не филологические изыскания светских ученых, а – аскетика. Нам в первую очередь важна практическая сторона молитвы.
Мы мыслим понятиями. Сначала они возникают в сознании как движение чистой мысли, еще не вербализированной, а затем уже оформляются нами в слова. Последнее необходимо нам для общения. Сообщить свою мысль другому возможно, только придав ей форму, воплотив ее в слове, в звуке и знаке. Но когда человек выходит на уровень умно-сердечной молитвы, то получает как бы иную возможность общения. Он словно восходит к той стадии чистой мысли, где еще не нужны слова, он способен теперь обращаться к Богу непосредственно, вне всякой формы. Это уровень довербальный: человек оперирует не артикулированными понятиями. Такая молитва абстрагируется от слова и выражается в чистом движении мысли, воли и чувства. Причем чувства духовного, а не душевно-эмоционального.
Понять, что происходит в процессе умной молитвы, все-таки возможно по аналогии, поскольку у каждого есть нечто подобное в житейском опыте. Например, когда мы думаем молча, то обычно мысленно говорим словами, мы проговариваем их про себя, ведем в уме воображаемый диалог или рассуждаем в беззвучном монологе. Такой процесс аналогичен тому, что мы имеем при молитве словесной. То есть при словесной молитве состояние сознания у нас остается на том же уровне, что и при самом обыденном размышлении.
Но со всяким случаются и другие моменты, когда мысль опережает слово. И тогда мы невольно начинаем оперировать одними понятиями. Это уже аналог молитвы умной. Такое бывает, когда некая пространная мысль, какая-то емкая идея посещает человека внезапно – в один момент. Так, например, происходят открытия. Понимание какого-то сложного явления вдруг раскрывается в один миг, озаряет человека, и он тогда восклицает: Меня осенило!.. Эврика!.. Но чтобы другим объяснить то, что пришло в голову одномоментно, ему придется писать ряд статей, а то и целую книгу.
Или другой пример, более прозаичный. Приходит вдруг мысль: а поеду-ка я завтра туда-то! Мысль посещает в одну секунду, но она же, облеченная в словесную форму, уложиться в секунду никак не сможет. Потому что включает в себя целую развернутую программу: поеду туда-то для того-то, увижусь там с таким-то и сделаем мы то-то... Чтобы эту секундную мысль выразить в слове, объяснить замысел поездки, потребуется не одна минута.
Нечто подобное происходило с Моцартом. Известно, что идея целой симфонии возникала у него мгновенно. Он как бы разом слышал в уме все произведение, оно звучало, как единый звуковой образ, содержащий в себе все музыкальные темы. А после этого предстояло услышанное перевести в нотные записи, разработать отдельные темы, расписать по партиям, – один миг начинал разворачиваться во времени.
Примерно то же происходит при умно-сердечной молитве. Человек свое обращение к Богу не в словах формулирует, но выражает его на уровне понятий и духовных движений. А на более высоких, благодатных уровнях молитвы преодолевается и это: в молитве созерцательной человек духовно зрит в Духе Святом различные откровения. Эти вышеестественные видения и переживания, эти созерцания по своему содержанию выходят за пределы наших земных, человеческих понятий. Поэтому они тем более невыразимы адекватно в слове. Такие состояния неописуемы, поскольку выходят за грань нашего чувственного и интеллектуального опыта, говорить о них можно только метафорически.
Кстати, именно по этим причинам описания сверхъестественного опыта носят характер нереалистичный, они выглядят несколько сказочно, фантастично, а потому для некоторых неубедительно – например когда ради нашего назидания приводятся свидетельства о встречах в Духе со святыми небожителями, о посещении райских обителей или о прохождении посмертных мытарств и тому подобном. Эти описания вызывают порой скепсис и недоверие. Напрасно. Смущаться тут нечем, так как иносказательность здесь неизбежна. Созерцательные состояния и мистические переживания в принципе не укладываются в систему наших обыденных понятий, им нет аналогов в нашей земной реальности, в нашем чувственном опыте. Потому отобразить их возможно только условно – языком образа и символа, как это и практикуется в иконописной или гимнографической традиции.
Все сказанное не означает, что во время умно-сердечной молитвы человек, молящийся бессловесно, теряет дар устной речи. Он, разумеется, может (как и при словесной молитве) читать вслух любые молитвословия, акафисты или псалмы, но при этом он будет этими, произносимыми вслух словами молиться сердечно в духе. А может и замолчать и продолжать молитву в полной исихии, без всяких слов, только сердечно.
3. В письме читателя ставится вопрос: «Мысль сапожника "Все спасутся, один я погибну", произнесенная на "умном уровне без слов", чем будет отличаться от молитвы Иисусовой бессловесной формы, мыслимой умом, находящемся в сердце?»
Вопрос надо, видимо, понимать так: как различить молитвы одну от другой, когда обе мыслятся бессловесно? Но тогда возникает другой вопрос: кому различить? Если Господу, то Он в любом случае не слова наши слушает, но зрит сокровенные движения ума и сердца. И тут о словах беспокоиться нечего. Очевидно, что и при отсутствии словесного выражения различие этих молитв в их содержании, в том, что именно мыслится молящимся, в направленности воли и чувства молящегося ума и сердца.
Кроме того, можно этот вопрос понимать иначе – как вопрос о различии между молитвой умной и молитвой сердечной.
Мысль сапожника «Все спасутся, один я погибну», точно так же как молитва Иисусова, как любая другая молитвенная мысль, может быть выражена и в словесной молитве, и в умной, и в сердечной. Различие между этими уровнями молитвы заключается в особенностях состояния сознания человека. Проявляется это различие в следующем.
Молитва является словесной, пока ум человека соединен с рассудком. Молитва умная характеризуется тем, что ум уже отделен от рассудка, но не способен еще к устойчивому соединению с сердцем. При сердечной молитве ум соединяется в одно целое с духовным сердцем, с человеческим духом. Так способность к тому или иному виду молитвы определяется соответствующим состоянием сознания, или, в терминологии аскетической, – различным действием мыслительной силы человека (иначе говоря, характером взаимодействия ума и рассудка).
При молитве сердечной деятельной эти соединения бывают эпизодическими и требуют определенных усилий со стороны человека, при благодатной сердечной молитве соединение вершится только силой Духа Святого и может оставаться непрерывным длительные периоды времени. Молитва словесная всегда произносится словом – или вслух, или мысленно про себя. Умно-сердечная может мыслится бессловесно, но может при этом, как было сказано, сопровождаться и устным словом.
4. Далее в письме говорится следующее: «Молитва преуспевших есть одно слово Иисусе, – читаем у святых отцов (Каллист и Игнатий Ксанфопулы. О безмолвии и молитве. Гл. 50). Именно слово, – а не помысел, не умный прилог, содержащий в себе якобы всю молитву».
Как уже говорилось, слово не может не быть помыслом (разве что при механическом воспроизведении звуков), мысль всегда первична, слово – вторично, мысль порождает слово, а не наоборот. В то же время, любое слово может безмолвно мыслиться, оставаясь не только не озвученным вслух, но и про себя не проговоренным.
В письме, по сути, ставится вопрос о молитве, состоящей из одного слова, о которой говорят прпп. Каллист и Игнатий Ксанфопулы в Добротолюбии. О чем же, собственно, идет речь у святых отцов?
Дело в том, что с опытом, по мере перехода от словесной молитвы к умно-сердечной, текстовая формула Иисусовой молитвы может начать непроизвольно сокращаться. Вместо восьми-семи слов достаточно бывает пяти: Господи Иисусе Христе, помилуй мя. Остальные, произносимые про себя, слова исчезают, они уже не проговариваются. Но при этом сами понятия, которые этими словами выражались, не исчезают, они звучат в уме без слов, мыслятся безмолвно.
В дальнейшем молитва может продолжать сокращаться, может остаться всего два слова, одно только имя Иисусе Христе... Это краткое обращение вмещает теперь в себя все содержание полной Иисусовой молитвы. Слова уже не нужны, человек мыслит и чувствует себя грешным, он жаждет помилования и взывает из сердца к Сыну Божию этой прочувствованной мыслью.
Так, в конце концов, опытным подвижникам бывает достаточно помыслить только одно: Иисусе... В это святое слово, в это интимное обращение к Богу возможно вложить любое самое обширное содержание: выразить любую просьбу, излить благодарения, наполнить имя Божие покаянным чувством или состраданием к ближним и дальним, пролить плач о враждующих и о спасении всего мира.
Об этом и пишут прпп. Каллист и Игнатий: «преуспевшие и совершенные о Христе... даже только возглашением "Иисусе" довольны бывают, приемля это [возглашение]... как полное делание молитвы, и чрез это одно исполняемы бывая неизреченной... сладости». Так писано в интерпретации свт. Феофана Затворника, а в славянском оригинале у святых отцов сказано более лаконично и точно: «еще же и единым, Иисусе, наречением довольни суть» [1].
Действительно, «полное делание молитвы» через одно только «возглашение (наречение)» имени Иисусе, когда при этом молящиеся «исполняемы бывают» благодати, – такое характерно для «преуспевших и совершенных», то есть для стяжавших как минимум молитву умно-сердечную. Такое делание недоступно на уровне молитвы словесной. В умно-сердечной молитве возглашение является бессловесным актом: умно и сердечно возглашается – то есть к Богу возносится – молитвенное мысле-чувство. Конечно, такое сердечное излияние может сопровождаться и устным возглашением имени Иисуса, а может происходить и в полнейшей исихии.
5. Еще одну важную мысль читатель выражает таким образом: «Умная молитва не отвлекает от слов богослужения и углубляет понимание их. Допустим, это так. Но при этом она же может мыслиться и словами...»
При определенном навыке словесная Иисусова молитва, читаемая про себя параллельно молитве литургической за богослужением, действительно не мешает, а помогает воспринимать богослужение. При этом она может читаться или звучать внутри как бы сама собой, что еще никак не означает благодатной самодвижности, но есть лишь телесный навык. При дальнейшем углублении и переходе на умный и сердечный уровень параллельная молитва может как и словами мыслиться, так и идти чисто умно. Таким же образом она может сопутствовать не только богослужению, но и чтению книг, общению с людьми, может сопровождать работу и т.д.
Эти свойства внутренней молитвы связаны с особенностями взаимодействия нашего ума и рассудка. Вопрос не такой простой, – чтобы вникнуть в него требуется разобраться в природе нашей мыслительной силы. Но это уже отдельная тема.
6. И наконец, последний вопрос из читательского письма: «Где-то читал, что у святителя Игнатия уходило определенное время на творение одной Иисусовой молитвы. У греческих монахов – меньше. Но, значит, они именно слова умом произносят, раз это занимает время?»
Разумеется, любая молитва занимает какое-то время. И не только у свт. Игнатия Кавказского. И не только словами произносимая. Время это может быть очень разным, что зависит от множества факторов [2]. Теоретически молитва умная быстрее словесной, а сердечная может стать почти молниеносной. Но и молния имеет свою временну́ю длительность.
Новиков Н.М. 12.09.2011