1. Вопрос. Является ли умное делание исключительно путем монашествующих? Или миряне также могут идти этим путем к спасению?
Ответ. Господь сотворяет каждую душу, предназначенной ко вселению в Его Царство. Заповеди даны всем и каждому без различий национальности, социального положения, звания, сана, не зависимо от эпохи. Спаситель в Евангелии обращается не к тем, кто от мира отрекся, кто живет, как Иоанн Креститель, а к толпам мирских людей и к отдельным мирянам лично. К самым разным – от безродных нищих до аристократов. И при этом тут же находим целый ряд указаний на необходимость внутреннего делания.
Достаточно вспомнить встречу Спасителя с Марией и Марфой в Вифании. Подчеркнем, это не притча, а факт исторический, живые реалии. А обе женщины простые мирянки. Святые отцы тут единодушны: образ Марии символизирует умное делание, созерцательную молитву. На аскетическом языке это: внутренний подвиг. А Марфа – это олицетворение подвига внешнего, или, иначе говоря, телесного делания, как это традиционно именуется в аскетике.
Читаем: Мария избрала благую часть, которая не отнимется у нее.[1]
Эта часть, то есть участь, есть путь внутреннего, умного делания. Часть эта – благая. Ибо она есть истинное благо, в сравнении с подвигом внешним, который является всего лишь подготовкой к стяжанию благой части. Благо же, собственно, заключается в том, что – в отличие от внешнего подвига, способного привести к спасению души от ада, но не более, – внутренний подвиг возводит на предельную Фаворскую высоту: к духовному совершенству и к благодати обожения.
Мария избрала благую часть, – говорит Спаситель.
Избрала – то есть у нее был выбор. Могла и не избрать и остаться на предшествующем этапе духовного развития, на уровне внешнего подвига, как Марфа. И такой выбор Господь предлагает каждому. Какова же участь избирающих первый или второй путь?
Господь объясняет: благая часть не отнимется у нее – у Марии.
То есть благо, избранное Марией, неотъемлемо. Значит, воспринято навсегда, значит, наследуется в вечной жизни. Но это же, соответственно, означает, что часть Марфы, участь ее, имеет значение временное. Ее часть отъемлема, она не переходит в вечность. Должно быть понятно, что подвиг внешний ограничен, конечен. Как и само служение Марфы. Оно кончается вместе с трапезой. Поэтому тот, кто остается на уровне Марфы и не приступает к деланию Марии, не обретает благой неотъемлемой части, то есть вечной блаженной участи.
Это, конечно, не означает, что внешний делатель непременно погибнет. Пути к спасению для всех открыты. Но дело в том, что внешний подвиг оказывается слишком громоздким по своим затратам в сравнении с подвигом внутренним. Он требует чрезвычайных усилий в направлении телесной аскезы, помноженных на долгие годы подвижничества. Затраты эти оказываются настолько велики, что далеко не всем и далеко не всегда может хватить целой жизни. Наш жизненный ресурс довольно жестко ограничен и по времени, и по наличным силам.
Кроме того, будем помнить, что весьма разнится сама вечная участь тех, кому путем внешнего подвижничества удается спастись от ада, и тех, кто во внутреннем подвиге возвысится до стяжания духовного совершенства. Но это уже другая тема. Мы же пока рассмотрели только одну евангельскую строку. И видим, какая приоткрывается в ней смысловая насыщенность. А в Писании на эту тему еще много строк.
2. Вопрос. Чем могут руководствоваться миряне на пути умного делания? Как обрести наставника? И что делать, если это не удается?
Ответ. Тут сразу три вопроса. И не случайно. Проблема духовного руководства – это обширная тема. Мы ограничимся самой сутью. Задумаемся, почему святые отцы брали в руки перо, что подвигало их, оставивших все мирские дела и заботы, тем не менее засесть за составление своих писаний. Они не были беллетристами, они не страдали потребностью самовыражения. Что же их побуждало к писательству?
Труды свои они написали по Божьему повелению. За послушание Господу.
С какой же целью? С единственной. Они обращались непосредственно к нам – к потомкам. Их задачей было дать нам учебные пособия по спасению наших душ. Для того, чтобы в периоды духовного оскудения, при отсутствии надлежащего руководства, мы могли бы спасаться, прибегая за помощью к их трудам, к завещанному нам наследству. Чтобы мы, молитвенно призывая содействие этих святых авторов, постигали бы через их писания науку спасения, высокое искусство внутреннего делания. А Господь в ответ на духовные наши усилия найдет, через кого из наших пастырей и собратий преподать нам нужные наставления.
3. Вопрос. Вы пишете в своих книгах, что путь умного делания – это особый образ жизни. Есть ли какие-то общие рекомендации относительно правил поведения на этом пути?
Ответ. Не просто правила, но цельная система существует, основанная на православной антропологии и догматике. Это аскетический принцип исихазма – метод гармоничного всестороннего духовного развития.
Понятно, что даже табурет должен иметь не меньше трех опор, – если меньше, то он рухнет. И опоры должны быть равной длины, – если одна коротка, он тоже не устоит. Так и во внутренней жизни. Нужна духовная работа одновременно в разных направлениях: на всех фронтах. Если что-то недоразвито, человек начнет заваливаться на бок – уклоняться в крайность. И это начало падения. Конечно, такая всесторонняя работа над душой – это не хобби, не увлечение, не некое прикладное занятие. Это именно образ жизни.
Спрашивается: «есть ли общие рекомендации на этом пути?» Разумеется. Это наставления святых отцов исихастского направления, отцов как византийской, так и нашей родной тысячелетней традиции. Их наставления – и самые общие, и частные – все самое необходимое собрано в корпусе отеческих писаний. Сейчас, в рамках этой телепрограммы, пересказать учение отцов мы не сумеем. Поэтому пока одна общая рекомендация: самим вникать со всем тщанием в святоотеческое учение.
4. Вопрос. Насколько важно произносить Иисусову молитву в полном виде? Хорошо ли, когда человек переходит на пятисловную молитву, а потом опять возвращается к полному восьмисловному варианту? Прп. Серафим Саровский советовал полдня читать молитву Иисусову, а вторые полдня добавлять к ней молитву Богородице. Хороши ли такие перемены?
Ответ. Вновь сразу три вопроса. Но это естественно. Все эти темы так тесно взаимосвязаны, что проникают одна в другую.
Прп. Серафим знал, конечно, что, кому и зачем говорил. Именно поэтому он советы свои не абсолютизировал. Он не говорит: молиться надо только так-то – всегда и всем. Молитва – творчество. В прямом смысле, в истинном значении этого слова. Значит, творческим должен быть и подход к поиску приемов и методов. Он должен соотноситься с внешними условиями и обстоятельствами, с внутренним устроением человека.
Но только творчество – не анархия. Творчество – это свобода. Но свобода в канонических рамках. Всякое истинное творчество согласуется с соответствующим каноном, с законами жанра. Так и молитвенная практика. Она должна быть и канонична, и законна. А это значит: держаться в русле традиции и не выходить за пределы отеческого опыта. Как это понимать?
Вот простейший пример. Для желающего стяжать умную молитву будет ошибкой держать внимание во время молитвы на губах или на языке. Такой прием на самом деле не помогает, а препятствует молитвенному росту. Откуда же такая практика? А это из экспериментов начала ХХ столетия. И в этом смысле практика не каноничная. Таких приемов не найдем в отеческой традиции, они противоречат опыту отцов прошлых столетий.
Теперь по поводу Иисусовой молитвы. Приемы с переменой ее текста могут быть разными. Они бывают хороши для начинающих, бывают полезны на уровне словесном, на общем пути самой простой молитвы. Хотя и это не для всех. Такие вещи всегда индивидуальны. В этом и смысл наставничества, – чуткий и опытный руководитель поймет, что и кому указать в определенное время.
Если же говорить о тех, кто устремлен к стяжанию молитвы умно-сердечной, то тут есть свои особенности. Начав с молитвы пяти-, семи- или восьмисловной (не суть важно, с какой именно), лучше будет ничего в ней не изменять. Не изменять до определенного времени, пока сама она не начнет меняться. Так она прочнее усвоится умом. Скорее закрепится. И созреет для перехода в молитву умную. А перемены будут ее расшатывать и затормаживать весь процесс.
Кроме того, частые перемены повышают риск попасть во вражескую ловушку. Враг заметит расположенность к эксперименту и не преминет этим воспользоваться. Он начнет подбивать к якобы творческому поиску, к каким-нибудь опытам, станет соблазнять на постоянные изменения формы молитвы. А это окажется разрушительным для духовного роста.
Другое дело, что по мере приближения к молитве умной, при переходе от словесной к умной, тем более к сердечной, молитва Иисусова сама может начать невольно сокращаться. Так бывает, что постепенно, с опытом конечные слова молитвы начинают сами собой как бы исчезать. Однако смысл этих слов не пропадает. Отдельные слова молитвы уже не произносятся, даже про себя, даже безмолвно, но только мыслятся. Молитвенная фраза укорачивается с восьми-семи до пяти-четырех слов.
Затем она может продолжить сжиматься далее. В результате бывает, что у людей опытных остается всего два слова, одно только имя Божие: Иисусе Христе. И это призывание Бога по имени вмещает в себя всю Иисусову молитву, она в полном объеме мыслится и переживается в этом кратком беззвучном обращении ко Христу. Более того, такое кратчайшее моление может вмещать в себя любые прочие самые пространные мольбы: к Божией Матери, ко святым, вмещать в себя плач к Богу за весь мир.
Но это мера опытных, степень умно-сердечная. Нам же нужно учесть, что со временем, если годами усердно подвизаемся и движемся в правильном направлении, может явиться внутренняя потребность укоротить молитву. Тогда можно следовать такому чувству. Но все это должно происходить естественно и гармонично, без принудительных, надуманных усилий. Спешить в таком деле было бы безрассудно, не благоразумно.
5. Вопрос. Стоит ли обращать внимание на темп произнесения Иисусовой молитвы?
Ответ. Темп должен быть естественным. Это единственное, что пока можно сказать определенно. Входить в нюансы мы сейчас не сможем.
Дело в том, что наша мысль, соответственно и слово, постоянно меняют свою интенсивность и скорость под воздействием причин не только психологических, не только под влиянием чувства, но даже и погоды, а также в зависимости от покоя или движения и проч. Это естественно, нормально и неизбежно. Столь же естественным должен быть и молитвенный темп. Поэтому лучше не обращать внимание на это специально. Пусть скорость произнесения молитвы, интенсивность призывания Бога меняется так, как того захочет наша душа. Тогда мы скорее придем к молитве живой, к непосредственному живому обращению к Богу, за которым может последовать столь же живой Божественный отклик на наш призыв.
Отдельный разговор нужен на несколько иную тему – о ритме.
Он тоже меняется непроизвольно. Но вот что важно: умное делание, как правило, требует особой, специфической привязки читаемой молитвы к ритму дыхания и к ритму сердцебиения.
Мы говорим как правило, поскольку, разумеется, бывают исключения. К ним мы отнесем два случая: во-первых, когда в молитву входят по действию благодати; во-вторых, когда в молитву вводит особо углубленное покаянное чувство – обостренное ощущение страха Божия или сильная скорбь о своей греховности. Однако в большинстве случаев ни действие благодати, ни плач о своих грехах не достигают той интенсивности, которая спонтанно соединяла бы ум наш с сердцем. И вот, когда этого не происходит, мы действуем так, как правило нам предписывает.
Мы стараемся удержать внимание одновременно на трех направлениях, с тем чтобы подчинить единому ритму и связать между собой действие трех начал, а именно: содержание молитвы Иисусовой, дыхательный цикл, биение пульса. Нужный результат будет получен, когда ум, внимая всем трем началам, будет собран в одном-единственном месте – в месте сердечном.
Еще один аскетический термин. Место сердечное – неосязаемая точка концентрации нашей духовной энергии. В этом месте, в верхней части духовного сердца, находится высший центр человеческого существа, средоточие человеческого духа, нашей мыслительной силы.
Когда ритм молитвы согласован с ритмом дыхания и пульса, то через это молитва привязывается к естественным физиологическим процессам нашего организма, она начинает как бы входить в нашу плоть и кровь, она словно вживается в наше естество. И тогда постепенно, с навыком молитва становится столь же неотъемлемой, органически присущей нам частью жизни, как и дыхание. Именно такая молитва со временем, при осенении ее благодатью, может стать молитвой истинно непрестанной, самодвижной.
Но тут надо оговориться. Когда речь заходит о контроле над ритмом дыхания и пульса, то подразумевается психосоматический метод, так называемые «художественные приемы молитвы». А это вопрос не такой простой, так как метод требует грамотного применения. В этом деле нельзя торопиться и действовать наугад, как попало. С дыханием и пульсом недопустимо проводить рискованные эксперименты. Поэтому пока только примем к сведению, что аскетика располагает своим особым арсеналом вспомогательных средств.
6. Вопрос. Какое значение для человека, желающего идти путем умного делания, имеет его воцерковленность и внешнее благочестие: посещение богослужений, соблюдение постов, дела милосердия?
Ответ. В православном подвижничестве различают делание внешнее и делание внутреннее. Однако эти два вида подвига не являются двумя самостоятельными путями, скорее это две стороны, или две составляющие, одного процесса. Процесса, который называют: исцелением души, очищением от страстей, стяжанием духовного совершенства и обожения.
Если человек ограничивается только одним видом подвига – внешним или внутренним, – то рано или поздно заходит в тупик, а то и вовсе терпит духовный крах. Чтобы устоять на верном пути к высшим целям, требуется найти правильное соотношение того и другого. С одной стороны, это деятельное благочестие и аскеза, с другой – умное делание. Для достижения на этом пути гармонии надо учиться. Нужны определенные знания, нужен опыт и нужно искусство. Необходимо изучать писания святых отцов.
Что же касается конкретно церковной жизни, то надо понимать: умное делание никак не может начаться прежде глубокой воцерковленности человека. Что это значит? Кратко не объяснить. Можно только сказать, что это нечто большее, нежели посещение всех положенных богослужений и постоянное участие в таинствах Церкви. И особенно подчеркнем: без глубокой воцерковленности все, что будет приниматься за умное делание, будет глубоким самообманом. Или, как выражаются на аскетическом языке, прельщением.
7. Вопрос. Возможно ли не ослаблять молитвенное сосредоточение ума на Иисусовой молитве во время чтения книг и во время молитвы на службе в храме?
Ответ. Во время чтения духовной литературы, во время молитвы за богослужением нужно не только не ослаблять, но всячески стараться усиливать и поддерживать внутреннюю Иисусову молитву. Надо учиться гармонизировать оба делания: внешнее и внутреннее, так чтобы внимание к личной молитве органично сочеталось с процессом чтения или с общей храмовой молитвой. Задача состоит в том, чтобы Иисусова молитва, параллельно звуча в уме, не отвлекала бы, но помогала восприятию читаемого текста, помогала соучастию в литургической молитве.
Это важная сторона обучения умному деланию. Подход к этой практике должен быть, с одной стороны, постепенный, с другой – гармоничный. То есть навык согласования внутренней молитвы с богослужебной должен вырабатываться в комплексе с духовной работой на двух других основных направлениях. Это прежде всего индивидуальное (келейное) молитвенное правило, а затем молитва в течение всего дня: на работе (на послушании), в дороге, на отдыхе, за едой, за любым повседневным занятием.
Это та необходимая духовная работа, которая, как мы уже упоминали, должна вестись постоянно на всех трех фронтах: в келье, на службе, на послушании.
8. Вопрос. Можно ли на этапе словесной молитвы сосредотачивать внимание ума в гортани, или наверху груди, или в сердце?
Ответ. Вопрос о месте удержания внимания не такой простой, поскольку это вопрос индивидуальный. У каждого могут иметься свои особенности, поэтому указать можно только на общий принцип. А что касается практических шагов, то нужно трезвое рассуждение и нужен совет. Иначе легко впасть в ошибки. Подчеркнем, что мы рассуждаем с позиций, ориентированных на переход от словесной молитвы к умно-сердечной.
Самое нежелательное, с аскетической точки зрения, это держать внимание во время молитвы за пределами своего тела или где-либо в области головы – лба или рта. Тем более – в области солнечного сплетения, живота или поясницы. Не говоря уже про конечности. И это не юмор. Некоторые пытаются сосредоточиться на кончиках пальцев, на пульсе в районе запястья. Это не верно. Такая практика препятствует стяжанию умной молитвы.
Для всех начинающих безопасней всего держать ум в верхней части груди, а тем, кто ориентируется на стяжание умно-сердечной молитвы, это необходимо. Приучаться к этому можно с самого начала, как только приступили к занятиям Иисусовой молитвой.
Лучше всего сосредотачиваться в районе ключиц. Здесь внимание само будет цепляться за область гортани, и это удержит ум от преждевременного спуска в сердце. В то же время, область ключиц граничит с сердечной областью, поэтому ум естественным образом затрагивает соседнюю область и так, постепенно, проникает в сердечные пределы – прививается к сердцу, устанавливая и закрепляя умно-сердечную связь.
То, о чем мы теперь говорим, это вопрос управления вниманием, а он опять-таки связан с психофизическим методом, с художественными приемами. Здесь надо учитывать следующее. Художество переводится со славянского как искусство. Художественный – означает искусственный, а то, что искусственно, то не естественно и, стало быть, означает прием, извне прилагаемый, прикладной. А раз так, то прежде всего должно иметься то, к чему он прикладывается, нечто первостепенное, основное.
Это как шест при прыжках с шестом. Без шеста так высоко не прыгнешь, шест нужен. Но шест – это только инструмент в руках прыгуна. Главное – сам прыгун, это он берет высоту, летит через планку. А шест – приложение, после толчка он не нужен и отпадает в сторону. А теперь представим, что произойдет, если прыгун, взлетев вверх, не отпустит шест, а продолжит за него держаться?..
Так и художественные приемы – это инструмент, помогающий оттолкнуться от собственного тела, как от земли, и взлететь в молитве на духовную высоту. Но если художественный прием это шест, приложение, то что же будет здесь основным элементом, что можно соотнести с образом прыгуна? Видимо, ум наш?
Нет. Дело сложнее. Мы скажем кратко: самое главное здесь это качественная сторона молитвы, это – живое обращение к Богу. Как это понимать? Разъяснить не так просто. А кто испытал, тому объяснять не надо. Пока можно только сказать, что если нет этого самого главного – живого молитвенного обращения, – то никакой прием, никакие правила и упражнения, никакой инструмент не поможет. Мы будем отталкиваться от земли вхолостую, а взлететь в высь духовную окажется просто нечему.
Если, держась за прикладные технические приемы, увлечься ими, если вовремя не отпустить их, как прыгун свой шест, если не удерживаться прежде всего за самое главное – за живое обращение к Богу, – то тогда... Каждый сам может представить, что из этого выйдет, по аналогии с прыгуном, не выпускающим шест из рук.
Новиков Н.М. 8.02.2012. www.nnproekt.ru